Фобия кураре

– Пошел вон! Не приходи больше!

Дверь захлопнулась. Эхо взлетело к девятому этажу и обрушилось вниз.

Оглушенный, он смотрел на металлические цифры «163». Несколько секунд. Глупые розы в замерзшей ладони. Неуклюже пристроив их в ручку двери, спустился с площадки первого этажа. Вышел в морозный вечер. Двор был освещен одиноким фонарем, от этого становился колючим и неуютным. Не оборачиваясь, он пошел вдоль тротуара. Пристроив наушники, надвинул отороченный мехом капюшон на голову и отключился от внешнего мира.

Ему не было больно и тяжело… Он не переживал и не нервничал. Было просто немного грустно: все-таки они были знакомы два года. Все начиналось красиво и романтично. Он долго ухаживал – кино, кафе, театры, прогулки под луной и звездным небом, осенние парки и просеки. Цветы, подарки, стихи…

Твое горячее «хочу»
сминает жаркие минуты…
Губами разрывая жажду губ,
пронзает насквозь этим утром…

Всю ночь томление души
И ожидание тревоги…
Твое холодное «прости»
змеей свернулось у порога…

Лишь раскаленное «люблю»
в окне рекламною строкою
мне не дает забыть звезду,
что прошлой ночью над землею,
прорезав бытия основы,
сгорела в миг…

Оказалось, что они приехали в Москву из одного города. Это их сблизило.
Она согласилась переехать к нему жить.
Радовался, как мальчик: «Вот она, моя единственная и настоящая любовь!!»
Потом все пошло наперекосяк. Она устроилась на новую работу. Отношения начали портиться. Стала раздраженной, грубой, вульгарной. Часто уезжала домой одна, без него. Разговоры по душам и выяснения отношений приводили к еще большему ее раздражению и истерикам.

«Возвращаться теперь в Москву одному.
Билет ее надо будет завтра сдать.
Черт! С квартирой тоже проблема. Вот же ж.
Придется крутиться. Или искать, что подешевле. Может быть комнату. Бррррррр! Нет! Только не комнату!
Нужен напарник. Вдвоем легче. Напарница…
Ну, да. Нужна девушка. С ней приятней, интересней, естественней».

Вчера она получила письмо от друга. После месячного молчания оно не обрадовало. Расстроило: он заканчивал службу в армии и должен был вернуться к ней, собирались пожениться сразу после его возвращения.
«Прости. Я познакомился с другой девушкой. Мы любим друг друга. Я не вернусь».
Несколько мгновений сидела, словно в шоке. Разум медленно пытался перейти от  состояния радостного предвкушения теплых слов к состоянию черного горя брошенного человека. Потом поняла, что только расстроилась. Никакого горя, никакой боли. Обида. Обидно быть покинутой и предпочтенной.
В принципе все к этому и шло. Она сама уже давно понимала и ощущала, что чувства остывают.
– Надо было написать первой. Не так обидно было бы… Ну и к лучшему. Еду в Москву. Сестра будет рада.

В вагоне было жарко и душно. Особенно сразу после застуженного январского перрона. Толпился и суетился народ, занимая места и распихивая багаж. Не любил он это. Даже если морозно или дождливо, всегда выходил на перрон и, пока «пассажиры, заходим» не загоняло в вагон, стоял до последнего. Наблюдал, как проводники строго, иногда халатно или равнодушно, проверяют билеты и документы, как торопятся опаздывающие, целуются влюбленные, нервно курят мужчины, отстраненно спокойно – девушки, как истерично-веселые компании, тут же распив шампанское, коньяк, водку, – с фотовспышками и щенячьими выкриками провожают кого-то, хотя кажется, что это flash mob и им просто негде выпить и повеселиться.

Эти последние минуты имеют какую-то непреодолимую власть над человеком. Аура романтики поездов дальнего следования. Гудки локомотивов, запах креозота, угля, дыма от растапливаемых в вагонах самоваров, красные, синие глаза семафоров, скрещивающиеся параллельные платиновых прямых, треск контактных высоковольтных линий, неразборчивое бурчание диспетчера в станционном мегафоне, вздохи сонных вагонов на соседних путях. Все это завораживает, околдовывает. Сознание разделяется, расслаивается, двоится. Один поток устремляется в прошлое, порой до анатомических подробностей анализируя каждую мелочь. Другой – уносится в предстоящее будущее в попытках сфокусироваться на расплывчатых миражах. С одной стороны надежды, планы, мечты, заботы, проблемы, которые еще только наступят, не сейчас, но чуть позже. С другой – что-то оставленное. Хорошее или грустное, не законченные или завершенные дела, любовь или негодование.

Мы перепрыгиваем из прошлого в будущее, минуя настоящее. Поезд, словно односторонняя машина времени, переносит нас на несколько часов, дней вперед. В другую жизнь. В другой мир…

– Заходим, молодой человек, заходим!

Купе плацкартного вагона оказалось полностью занято. На нижней полке улеглась спать достаточно плотная женщина – не присесть. На нижней боковой уже вовсю храпел мужик. Его толстый зад смачно выпирал в проход, вызывая у всех реальное желание пнуть покрепче. На свободной нижней полке сидел хозяин места и две девушки – притулиться было негде.
Отправился искать, где можно переждать.
В соседнем купе, в боковушке, дядька пытался разместить какие-то пластмассовые канистры. Успокаивал окружающих: «Это не огнеопасная жидкость, это самогон. Сам варю». Вообще было не понятно, как он протащил в вагон эту «неогнеопасную жидкость».

Он сел в начале вагона. Слушал музыку, прикрыв глаза. Изредка наблюдал за девушкой из своего купе. Красивая. Обтянутая майкой впечатляющая грудь. Умные внимательные глаза. Крепкие, без украшений на пальцах, ладони. Светлые волосы водопадом переливались, когда она поворачивалась к собеседникам в глубь купе и что-то улыбаясь говорила.
Вторую девушку не было видно – лишь локоть, который то появлялся, то исчезал.

«Почему природа не сделала девушкам какой-нибудь знак: стрелку, звезду, флажок над головой – что девушка хочет, ищет, одинока. Почему необходимо догадываться, пытаться понять, прочитать в словах, движениях, позах ее намерения, мысли и желания? Что за наказание для мужчин!
Почему скромницы девушки сами не подходят к парням и не знакомятся, не просят их пригласить в кино, кафе, просто пойти в парк погулять? Да, да. Мы мужчины. Мы должны. Всегда так было. Природой-матушкой заложено, что мужчина должен. Но как-то все равно не справедливо».

Прошла проводница, проверять билеты. Недовольные пассажиры возмущались жарой в вагоне. Просили, требовали отключить печь. С внешним спокойствием неторопливо в очередной раз она объясняла, что, при минус 35 на улице, выключив отопление, что-то там может сломаться.
«А вот у них…» – перенесли акцент своего раздражения пассажиры.
– У них, у них. У них нет таких морозов. Вечно не довольны. Тепло – не нравится, холодно – не нравится, что за люди. – бурчала, возвращаясь с пачкой проверенных билетов.

Начался последний этап вагонной суеты. Туалет, постели, чай. Кто-то даже взял теплое одеяло у проводницы. С полок свесились ноги: накрытые простынею, обнаженные, в носках, без носков, с грязными пятками, с педикюром.
В проходе время от времени показывалась голова хозяина канистр: внимательно смотрел на третью полку, где разместил свой ценный продукт, и что-то бормотал – губы его смешно двигались.

Он вернулся в свое купе. Сел на освободившееся место – светловолосая девушка застелила постель и легла на верхней боковушке.
Туго обтянутые джинсами бедра,
задравшаяся майка,
оголившая живот…
живот и еще чуть-чуть…
Это «чуть-чуть» радовало взгляд и
возбуждало.

Закинутая за голову рука…
и
… глаза… сапфировые глаза… открыто и в упор наблюдающие за ним.
Смутился, отвернулся.
Она даже не пошевелилась, лишь отвела взгляд – ощутил сразу.

«Мужик прикольный. – думала она. – Болтает без умолку. Рассказывает все подряд. Оно и хорошо. – улыбнулась. – Отвлекусь немного.
Парень вот с другой стороны, соседушка, молчаливый какой-то, странный, внимания вообще ни на кого не обращает. Ни на меня, ни на Наталью. – подняла глаза на верхнюю боковушку. – Спит уже, тезка. Красивая… Красивее меня…. Одинокая. Куда парни смотрят. Сидит вот рядом. Ноль реакции. Влюбленный что ль. Плечо такое горячее. – Попыталась отстраниться, не получилось: три человека на нижней полке и скрученный матрас – это перебор. – Наушники. Что, интересно, слушает?»
А он …
Он слушал закаченную четыре месяца назад музыку. Слушал и не слышал. Он к ней так привык, что знал наизусть каждое слово и интонацию, каждый пассаж и остинато. Это позволяло окунуться в свой мир переживаний и мыслей, иногда лишь выныривая в наиболее понравившихся и трогательных моментах композиций.

«… Снова искать и знакомиться.
Опять мучения, гадания.
Притирки.
Сомнения.
Почему-то хочется определенности. И хочется сразу. И чтобы на всю жизнь.
А то уходит время, силы, эмоции.
Строишь планы.
Где-то это было «Чтобы узнать: выбранная сказка – та или не та, нужно ее прочитать до конца». Да, как же ее прочитать до конца, если на это нужна вся жизнь! А эти сказки – раз, и уходят.
Оставляют.
Бросают.
А ты уже проскочил точку невозврата и несешься в нескольких метрах над землей на крыльях нежности, страсти, устройства совместного бытия и быта.
Чувствуешь себя полноценным человеком, гордо и чуть-чуть снисходительно смотря на алчущих одиночек или парочки, еще не прошедшие конфетно-цветочный период.
Строишь планы, замахиваешься на перспективу.
И, бац….
… остаешься один».

Он ждал, когда соседи начнут укладываться. Была такая заморочка у него: стелить постель, когда в купе свободно. Обычно – это, когда уже все улеглись или ушли надолго курить. Но девушка и дядька все разговаривали и разговаривали. Девушка, правда, уже два раза выходила в тамбур – покурить? Вроде сигаретами не пахло – но очень быстро возвращалась.

Парень ей неожиданно понравился. Разглядывание его исподтишка отвлекало от грустного состояния. Абсолютная индифферентность к ней сначала немного злила, потом стало интересно – не каменный ли он истукан, не снежный ли «королев». Испытанные способы природного женского кокетства не возымели действия.
Вернулась из тамбура. Там было довольно прохладно, что после жаркого и очень душного вагона будоражило и оживляло. «Какие все-таки парни непонятливый народ. Мог бы и догадаться, что для него выхожу, вышел бы тоже». Андрей Иванович, сосед, продолжил что-то рассказывать о своей жизни.
– Уффффф! Жарко! – она сняла майку, оставшись в легком топике. Немного виновато улыбнулась восхищенному взгляду Андрея Ивановича.

– Ух, ты! – процесс раздевания не был пропущен. Его поразила миниатюрность ее фигурки, ранее скрываемой свободной майкой, в которой она казалась «помпушечкой».
В этот момент вагон дернулся. Он словно выскочил из вакуума. Наушник выпрыгнул из уха.
Ворвались звуки: стук колес, скрип перегородок, храп, позвякивание ложечек в стаканах, тихое бормотание где-то за спиной: «…да почему мои канистры должны упасть, я ж их крепко поставил», «…бычно мы с женой отдыхать едим. Но сейчас она поехала к детям. Внук у нас будет» – сосед по купе.
Обрушились запахи: пиво, мыльный туалетный, чищенный апельсин, смешанный с курицей и свежим огурцом, нагретое дерево, пыль, раскаленный самовар, ускользающий аромат близкой соседки…
Свет. Свет был тусклый и его, как свежего воздуха, было мало и не хватало.
Не хватало, чтобы разглядеть рядом сидящую девушку.

Теперь он слышал ее приглушенный голос. Смешинки на простые шутки мужчины-соседа, которого, оказывается, зовут Андрей Иванович. Он едет в Подмосковье в санаторий отдохнуть и подлечиться.
Теперь он все чаще и чаще скашивал в ее сторону глаза, чтобы в сумраке вагона лучше рассмотреть и еще раз оценить.
Теперь стало обжигающим и ранее игнорируемое касание плечом её плеча. Хотелось продлить и усилить давление.

«Ну, наконец-то», – она почувствовала внимание к себе. Но сил, умений и опыта у нее хватило только на пассивное бездействие – не приближаясь, но и не отодвигаясь. А он сидел молча, лишь жаркое плечо, которое все сильнее прижималось к ней, не давало покоя.

«Интересно, есть ли у нее кто-нибудь? Скорее всего, есть. У такой привлекательной девушки обязательно кто-то должен быть. Кольца нет – не замужем. Может быть просто парень. Любимый.
Полжизни отдал бы только за то, чтобы знать, что думают женщины! Вот, то, что она не отодвигается – ей некуда двигаться, ей все равно или она кинестетик и ей, наоборот, нравятся прикосновения?»

Проводница отключила свет, оставив только дежурное освещение. Андрей Иванович как-то сразу засуетился: «спать, спать». Сидеть на его месте стало неудобно.

Он лежал на второй полке и наблюдал, как она по-девичьи и не умело стелила постель, пытаясь со своим невысоким ростом дотянуться до второй полки. Внутренний голос взывал: «Встань! Помоги!».
Потом догадалась встать на первую полку и стало проще. Наблюдал, как укладывалась. Наверху было еще более жарко и душно. Она пыталась снять бюстгальтер, прикрываясь простыней, и в тесноте это у нее плохо получалось. Было в этом подглядывании что-то неправильное, некрасивое и даже преступное.
– Вуайеризм какой-то, черт! – глубоко вдохнул, задержал дыхание.
Но оторвать взгляд не получалось. Было что-то в ней милое и привлекательное. Где-то под диафрагмой он ощущал нарастающий прилив нежности к этому человечку. Еще и мысль «она это специально делает» будоражила.
Она долго устраивалась, как птичка, словно прилаживая веточки и былинки в своем гнездышке, как бабочка, которая, усевшись на цветок, ищет удобного положения полакомиться нектаром – пыталась найти баланс между духотой и скромностью прикрытого тела.  Оголенные руки, плечи, неожиданно открывающиеся коленки, голень…

Он ощущал необъяснимую, невыразимую, сверхъестественную тончайшую паутинку эмоциональной связи, которая установилась между ними. Как будто он понимал, что думает и чувствует она, а она чувствует и понимает его.
А
время словно застыло. Вибрировал вагон. За замороженным стеклом проносились редкие фонари и от холода пели колеса. Не стучали привычно, а именно пели на одной ноте, словно человеческим тонким слегка приглушенным заунывным голосом, грустную одинокую протяжную песню.
В жарком, душном вагоне с резиновым воздухом, в полумраке дежурного освещения, окруженный тяжелым  дыханием спящих людей, он вслушивался и боялся шевельнуться…
Чтобы не спугнуть этого мотылька.

«Завтра утром вы разойдетесь и больше не увидите друг друга. Вряд ли Бог даст тебе возможность еще раз встретить ее. Твоя формула: «если Богу надо, он сведет еще раз» хотя и многообещающа, но не оправдана. Да, да! Ты много отмазок придумал себе: «если меня что-то удерживает, лучше не делать», например. Но подумай, может быть она – это твое счастье!? Чего ты постоянно боишься? И каждый раз идешь на попятный, оправдывая свое поведение Боговым прозрением. »

Она что-то слушала, кому-то отправляла сообщения, играла. Свечение лица переливалось, как от смены кадров невидимого телевизора вечерних окон квартир. Игра света прорисовывала ее в разных ракурсах, словно каждый раз это был другой человек. Он так увлекся раскрытию доступных в сумраке ночного душного вагона под освещение телефона нюансов ее лица, что, видимо, несколько раз слишком «громко думал» – она бросала взгляд в его сторону.
Однако положительные эмоции регулярно прерывались невеселыми рассуждениями.
«Страх раскрыться в переломный момент, когда девушка вдруг уходит, часто оказывается сильнее желания знакомиться. Однажды начинаешь понимать, что без нее жизнь теряет смысл. Росток любви начинает пробиваться на воздух. И тут все заканчивается. Для кого-то. А для кого-то – начинается: боль, черные дни, серое низкое небо… Так и накапливается печальный опыт, который трансформируется со временем в комплекс».

«Или у тебя элементарный страх отказа? Боишься – откажут. Будешь чувствовать себя идиотом с не двусмысленной улыбкой слабака-неудачника. Хватит уже исподтишка наблюдать за девушкой! Знакомься давай, что ли.
Аааа. Ты, дорогой, наоборот боишься, что тебе не откажут. И тогда ты встаешь перед другой проблемой: что делать дальше? Это же нужно будет снова водить в кино, кафе, театры, приглашать на свидания под луной и звездным небом, звать на прогулки осенние парки и просеки. Дарить цветы, всякие мелочи, писать стихи…

Я Вас люблю

Каждый раз, как встречаешь девушку, которая привлекла внимание, начинаешь эту бодягу…
Не надоело?
…
Ладно. Попробую. Вещи помогу нести».
Он начал представлять, как будет это происходить, и незаметно провалился в сон.

Когда он уснул, она почувствовала сразу. Упало некоторое напряжение вокруг нее, образовалась необъяснимая пустота, ощущаемая где-то глубоко в подсознании. Словно из воздуха изъяли какой-то аромат.
Была глубокая ночь. Было жарко, горячо, душно, темно, потно. Вагон раскачивался, гудел, скрипел. Она лежала без движений, закрыв глаза. Думала о себе, о несостоявшейся свадьбе, о парне, который полночи наблюдал за ней, но так и не решился. Она пыталась сосредоточиться на чем-то конкретном, но непослушные мысли так и разлетались веером. Гипнотизируя и утаскивая за собой в глубину сна. Одна из них ей очень понравилась. Улыбнулась, хотела ухватить и закрепить ее, но мысль ускользнула.

Он проснулся от неожиданной остановки. Резкой и мгновенной…
От страшного взрывного звука, оглушающего, воющего, разрывающего перепонки.
Всё, словно в замедленном кино, сдвинулись с места. Стены, крыша, вещи, люди.
Его стремительно заваливало куда-то в сторону. Ноги задирались выше головы.
Крик.
Визг.
Стоны.
«Авария!»
«Стоп-кран!»
Тело оцепенело. Руки, ноги, взгляд, мысли сковало…
Сверху сыпались сумки и чемоданы.
«А я так и не узнал ее имени»
Что-то больно ударило в плечо, бедро.
Канистры с грохотом врезались в пол
раскололись
брызнули
голубым спиртовым пламенем
во
все стороны.
Полыхнуло
Ярко
Обжигающе.
Крыша скорёжилась.
Стенки сплющились.
Вагон вдавился в грудь.
Расплющил…
Раздавил…

Фобия кураре (фобия [от др.-греч. φόβος, fobos] – страх; кураре [от лат. curare] – ухаживать) – серьезное психическое заболевание: страх знакомиться с человеком противоположного пола. Кроме природных (биологических и физиологических) причин имеет причины социального характера (культурный уровень общества, воспитание), а так же личностный характер причин (неудачный опыт, материальные проблемы и др.). Сопровождается обычно проявлением комплексов не привлекательной личности, не умением общаться, фобией быть униженным, отверженным, осмеянным.
Возможны варианты фобии кураре отрицательного результата, когда человек боится отказа на предложение о знакомстве. Либо перспективный отрицательный результат, когда после знакомства постоянно ожидается разрыв отношений.