Vacuum ego, пандемия

Жизнь – попытка Вселенной осознать свое одиночество

 

Вчера вечером позвонил ее научный руководитель. Как человек старой закалки, он не сказал прямо, что хотел сказать, но она и так поняла – быть ей доктором философии!
Вспомнив это, она ощутила легкость и сразу окончательно проснулась.
Встала.
Подошла к окну и в восхищении замерла. Плотный пушистый снег огромными хлопьями проявлялся из темноты, в безветрии медленно раскачивался и растворялся внизу. Увеличенные двойным стеклом и утренними сумерками снежинки казались размером с детский кулачок – подлетали, касались прозрачной поверхности и съезжали на подоконник, засыпанный уже на две ладони.
Ближайшее дерево, едва касаясь стекол, распахнуло к ней запорошенные ветки. На ближайшей – висел красный елочный шар в лохматой снежной шапке.
– Лешка, – улыбнулась она.
Как только построили дом, они сразу высадили яблоневый сад. И в первый же Новый год из-за отсутствия елки нарядили ближайшую к дому яблоньку, которая оказалась как раз под окнами ее спальни. С тех пор каждый год муж наряжал это дерево. Каждый раз она забывала про традицию, каждый раз удивлялась маленькому чуду.

Муж спал, свернувшись калачиком. Читал опять допоздна. Сейчас это «Час быка» Ефремова. Книжка, как и всегда, аккуратно, параллельно доскам пола, была положена на пол. Осторожно ступая, подобралась к кровати и пробралась под одеяло. Тесно прижалась. «Лёшик мой! Я тебя люблю». И ощутив, как по его спине побежали мурашки, еще сильнее обняла, вжимаясь в родное и любимое тело.

В ванной мысленно пробежалась по делам сегодняшнего дня: завтрак, дочь, муж, гости, праздничный ужин, шампанское не забыть вовремя поднять из подвала, подарки, пельменей хватило бы на завтра, Маша, интересно, не застрянет, как в прошлый раз, в сугробах., надо позвонить, платье примерить.. Володя…

– Мамусик! Доброе утречко! – доча, как всегда в трусиках и легком топике, выскочила из своей комнаты. Налила воды в кружку. – Опять наготовите с Марией всего, неделю можно будет обжираться.
– Дочь!
– Все-все.. Я в универ! – чмокнула в щеку и скрылась в своей комнате. Крикнула – Машка-то опять опоздает?!
– Не Машка, а Маша! Звонила, уже подъезжает.
– Ты вся в муке. Что опять придумала? – вышла одетая. – Я возьму твою машинку, а то снегу наворотило, на своей не проеду, а?
– Давай, давай. Ни пуха, ни пера.
– К черту, мамусик. Мы будем к вечеру…
– Мы?…

Приехала Маша, подруга и помощница по хозяйству. И дела закрутились: кухня ёлка гирлянды подарки звонки кухня разговоры с Машей погреб зал скатерти посуда звонки утюг звонки белье разговоры с Машей платья кухня звонки звонки звонки…

И вдруг…
Как это обычно бывает в подготовке праздника – неожиданно наступает затишье.
Все уже готово:
и столы накрыты,
и торжественные музыканты внимательно следят за взмахом дирижерской руки,
и слуги сосредоточены в строгом ожидании указаний,
и многозначительные хозяева в очередной раз окидывают взглядом зал…
А вот гостей все еще нет.
Исчезают суета и нервотрепка, спадают напряженность и ускорение.
Тихая спокойная пауза… Вакуум, когда душа и мысли еще пытаются что-то сделать и решить, но уже все сделано и решено и нужно просто ждать, выждать.

Все действительно было готово. Они с Машей постарались на славу. Закончили немного раньше, чем рассчитывали.
И даже телефонные звонки, раздававшиеся все это время, затихли – раскаленная трубка остывала на подоконнике.

Пауза.
Дочь в университете – как всегда найдется преподаватель, который поставит последний зачет именно 31 декабря.
Муж… Звонит каждый час: «скучаю, люблю, скоро буду».
Гости отзванивались: уже подъезжают, но задерживаются. Пробка на выезде из города – снегопад.
Маша поднялась к себе, из комнаты донеслась песня

Поздно мы с тобой поняли,
Что вдвоем вдвойне веселей.
Даже проплывать по небу
А не то, что жить на земле.

 

открыть »

У девушки личные проблемы – месяц назад расстались с парнем, с которым прожили 3 года душа в душу.

Пауза…

Она стояла у окна.

Верхний свет в комнате выключен, разноцветное мелькание гирлянд таинственно раскрашивало стены.

Снег шел с удивительным постоянством. Сглаживая все неровности, накрывал окружающие предметы шапками, одевал в шубы и варежки, приглушал звуки, обесцвечивал краски. Третий раз за день над забором появилась оранжевая мигалка трактора-уборщика.

«Почему к таким знаковым праздникам у нас такое отношение? Новый год, Восьмое марта, День влюбленных… Мы все время что-то ждем от них. Хорошего, теплого… чудесного. Словно появится фея, как в сказке с Золушкой, и все устроит. Или, вдруг возникнет «…на синей морской щели уличного пространства белый корабль с алыми парусами». Почему именно в праздники? Ведь это такие же дни, как и любой другой день в году. Утром мы просыпаемся – и все идет, как всегда, без изменений. Откуда в человеке такая тяга к условностям?»

Вспомнилось вдруг:

Никого не будет в доме,
сяду молча у окна.
Зимний вечер, треск морозов
и снега, снега, снега…

Вдалеке горит в окошке
одинокая свеча.
Домовой играет с кошкой.
За стеклом снега, снега.

Сквозь морозные узоры
через долгий сон тайги
собираются в дорогу,
собираются уйти

горе в черном капюшоне,
повседневная тоска,
сердца боль, ночные стоны,
одинокая душа…

– Ладно. – она посмотрела на часы. – Пока все соберутся, есть час-полтора.
– Гель! Пойдем гулять!
Крупная немецкая овчарка, словно предугадав мысли Анны, уже стояла рядом.

Вышли за ворота.
Гегель сразу исчез по своим собачьим делам.
Оплетенное снежным тюлем окружающее пространство, плотная, ватная тишина, шорох падающих комочков, эхо маленькой комнаты, ощущение нахождения в замкнутом помещении – заставили ее замереть. Подняла голову – словно во Вселенной: снежная темнота, мчащиеся навстречу звезды.
Раскинула руки и закружилась:
– Я лечуууууууууууу! Людииииии, аууууууууу!

Из темноты появился Гегель. Внимательно глянул на хозяйку. Убедился, что все в порядке, снова растворился.

Они подошли к калитке. Протянула руку к дверце.
Собака заскулила.
Анна присела перед ней на корточки.
– Ты меня осуждаешь… Гель?! Не осуждай. Тебе нельзя. Животное мое, ты лучше всех понимаешь меня. Пожалуйста, Гель… не смотри на меня так. Мне без него плохо…
Поднялась, открыла дверь. Вошла во двор.
Обернулась. Гегель сидел и смотрел на нее.
– Войдешь?
Вошел. Сел сбоку от калитки.

Хозяин ждал на пороге.
– Володечка, у меня очень мало времени. Но я так соскучилась, что просто не вынесла бы этой ночи… без тебя… хотя бы на часик… с тобой…
Сумрак уже сгустился. Сквозь снежную завесу предметы превращались в невидимки через два метра. Но она позволила себе только укратко коснуться ладонью его плеча. И лишь, когда дверь в дом закрылась, они яростно накинулись, срывая друг с друга одежду.

 

Отношения у них были на первый взгляд странные. Не умещавшиеся в общеизвестное понятие «с друзьями сексом не занимаются».
Они познакомились задолго до того, как Анна вышла замуж. С самого начала это была нежная дружба. Они нуждались друг в друге. Она приходила к нему в гости. Пообщаться, посоветоваться. Частенько засиживались за коньяком до утра.
Лет пять дальше поцелуев и обниманий отношения не продвигались. И хотя и она, и он тянулись друг к другу не только душевно – физически, их обоих устраивал такой сексуальный нейтралитет.
Потом она вышла замуж. Не за него.
Уехала с мужем.
Отношения прервались, хотя перезванивались и иногда писали редкие письма.
И вот однажды они встретились. Неожиданно. Не зная, что находятся в одном городе. В огромном многомиллионном городе.
Случайно?
– Случайностей не бывает, – произнесли они одновременно как-то потом уже.

Предохранитель был сорван.
Нейтралитет – нарушен.
Дружба стала только крепче.

В темной комнате было жарко натоплено. Вкусно пахло тлеющими березовыми углями.
Они лежали рядом, уставшие, обнаженные, чуть влажные, едва соприкасаясь коленями.
Он указательным пальцем повторял идеальные контуры ее тела. «Милая, драгоценная, бесконечно родная моя. Каждый раз схожу с ума, думая о тебе, вспоминая тебя. Каждый раз сердце сжимается от мысли, что ты моя, но не со мной. А когда со мной, то все время уносишься мыслями и сердцем туда».
Ресницы ее закрытых глаз слегка подрагивали. Она мысленно повторяла узор его движений, пытаясь предугадать дальнейшее направление. «Счастливая и умиротворенная. Бессовестная и бесстыдная. Я уже не думаю об измене любимому мужу и о том, что с мужем изменяю Володьке. Божественной или дьявольской силой разделила вас Природа. Оба, до слез и спазмов в груди, вы мне безумно дороги».
– Мне пора, – прошептала. Сразу поднялась. Деловито начала одеваться.

Он всегда вываливался в ступор, когда она уходила. Неразрешимый эмоциональный парадокс: невозможность быть близкими всегда и бесконечное желание быть вместе, осознание бесперспективности изменения отношений и глубокое удовлетворение от взаимной любви.

Защита докторской совпала с Днем рождения.
Диссертационный совет заседал на втором этаже университета. А стойкий сочный цветочный аромат заполнял своим благоуханием весь первый этаж, третий и половину четвертого. Цветы, не умещавшиеся на столах, стояли в банках, вазах, бутылках вдоль стен прямо на полу. В коридоре витало заговорщическое настроение. Друзья, знакомые, близкие, коллеги, старшие товарищи по работе – толпились, суетились, переговаривались приглушенными голосами. Все хитро и многозначительно улыбались: результат защиты был неоспорим, бесспорен и прогнозируем.
Анну Николаевну любили все. Кто не любил, – уважал. Поэтому, когда она красивая, сияющая в черном строгом платье, с букетом белых роз, обведенная золотистой каймой солнечного света, появилась в открывшихся настежь дверях, первый этаж взорвался аплодисментами, вспышками фотоаппаратов, громкими криками «ура» и «поздравляем». Все ринулись к виновнице переживаний и радости поцеловать, обнять, пожать руку, взглянуть в глаза, просто оказаться рядом…

Вечером в ресторане «Анна Каренина», принадлежавшем мужу, после торжественной части и огромного количества поздравлений, тостов, подарков, Анна Николаевна усталая и счастливая сидела за столиком.
Регулярно кто-нибудь подходил к ней, подсаживался. Провозглашал тост: шампанское, коньяк, мартини, вино, апельсиновый сок. Восхищался, в очередной раз произносил патетические слова, выражал признательность, уважение.
В основном же народ толпился по интересам. Молодежь танцевала.
Где-то в горячем цеху кухни кому-то давал указания муж.
Раскрасневшаяся, сияющая от переполняющих чувств, дочь носилась по ресторану. На Новый год она пришла с молодым человеком. Подошла, выбрав момент. Немного смущаясь, поставила родителей перед фактом: «Любимые мои предки! Это Иван. Мы любим друг друга и хотим связать свои жизни…»
Вспомнив ту праздничную ночь, улыбнулась: праздник удался, как никогда! Гости, самые близкие друзья, появившись, неожиданно (как потом оказалось, специально договорились и готовились) разыграли феерическое представление. Микс разных сказок и сказочных персонажей лейтмотивом «Двенадцати месяцев».
Дети визжали от восторга.
Взрослые веселились на полную катушку.
Машенька светилась от счастья.
«Светочка и Маша… Такие разные, но такие одинаковые… сейчас.
Одна счастлива от того, что вернулся любимый, практически безвозвратно потерянный, как казалось, человек. Любовь эта у нее не первая и очень может быть – не последняя. Но бывает так, что встречается человек. Растворяется в тебе, проникает в каждую клеточку организма, каждую мысль, каждое ощущение. Прорастаешь в него всеми корнями. А потом он уходит. Вакуум! Коллапс!
Иногда возвращается. И тогда Вселенная снова танцует вприпрыжку и сверкает всеми цветами радуги.
Светочка… Доченька моя любимая. Ты такая наивная и серьезная, вдумчивая и увлекающаяся, нежная и ласковая. С твоим подходом ко всему, за что берешься, эта любовь твоя может оказаться первой, единственной и последней. Иван хороший мальчик. Скорее всего, так и будет. Ты достойна быть счастливой.
Влюбленные не ощущают своего одиночества. Влюбленность, эмоционально-гормональный взрыв – это всего лишь паллиатив, выздоровления не приносящий. Жалкое временное утешение».

Муж на День рождения подарил ей двухнедельный тур в Арабские Эмираты.
Появился в ее спальне рано утром. С бронзовым подносом в руках, в богатом чапане, тюбетейке, под нарастающие звуки карная.

открыть »

– О, бриллиант моей души! О, оазис моих желаний!
О, солнце моего пути! О, многоликая звездная ночь моей нежности!
Да не проснется твой царственный гнев и не падет он на раба твоего за столь раннее появление.
О, Госпожа моей жизни! Прими скромный дар в честь своего явления в этот Свет.
Мы вместе с Вселенной склоняемся у ног твоих…

Двух этажные апартаменты. Роскошь всюду, роскошь во всем. Во всю стену, от пола до потолка, окно с великолепнейшей панорамой на Персидский залив, сапфировый блеск которого проникал в самые затаенные уголки комнат.
В день заезда она, аж, задохнулась от неожиданности и восторга, около часа простояв почти неподвижно у окна.

Ей почему-то вспомнилась Галочка.

Они жили на одном этаже в студенческом общежитии, в одной секции.
Галочку на факультете назначили следить за расселением иногородних студентов и она жила в «трёшке» – угловой комнате, в которую обычно заселяют по три человека.
Она была активной, веселой, смешливой, энергичной непоседой. Была старостой группы, участвовала в куче молодежных кружков, всегда была заводилой и центром любой компании. У нее всегда была открыта дверь, толпился народ, звучала громкая музыка и веселые голоса. И всегда звучал ее звонкий смех.
К ней приходили за советом, выпросить комнату, коллективно подготовиться к семинару, отметить праздник, приходили девушки выплакаться, парни просили на часик-другой комнату – привести девушку.
Это был один из больших праздников. То ли Восьмое марта, то ли День влюбленных.
Весь вечер и половину ночи стоял шум, громкая музыка, топот студентов-мамонтов, мигрирующих из секции в секцию, из комнаты в комнату, звон бутылок, мат, визг девушек, сигаретный дым…
Как-то неожиданно все затихло.
Анна вышла на кухню поставить чайник.
Дверь в комнату Галочки была распахнута.
«Бумбумбум», искажая какую-то ритмичную музыку, бормотал уставший магнитофон. Невероятный бардак в комнате от студенческой беззаботной радости.
Галочка.
На кровати.
Навзрыд в голос ревела в подушку, содрогаясь всем телом.
Приподнять и оторвать ее от подушки оказалось сложным делом. Стиснув зубами подушку, она пыталась заглушить боль, голос, слезы…
– Галочка! Что случилось? Что с тобой?
Закрытые глаза, размазанная тушь, губная помада, мокрое лицо, мокрая шея, искусанные губы, руки, не находящие себе места…
– Галочка!!
Ноль реакции. Истерика. Эмоциональный припадок. Транс.
– Кто тебя обидел?
– Никто меня не любит! Никому я не нужна! Все только пользуются мною! – на секунду удалось остановить поток слез. И она снова завыла.
Успокоить Галочку сразу не получилось. Видеть как она мучается и слушать ее всхлипы было невыносимо. Анна ушла, осторожно прикрыв дверь.

Стук в дверь вывел ее из оцепенения. Она вынырнула из воспоминаний. Принесли заказанный при регистрации завтрак. Услужливый молодой официант сервировал стол, широко улыбался, показывая красивые неестественно жемчужные зубы. Не дать чаевые было преступлением, но он отказался, сославшись на какие-то там запреты.
К роскоши привыкаешь быстро.
Фитнесс. Спа. Сауна. Теннис. Дайвинг. Продуманный комфорт комнат…
Она растворилась в солнце, уюте, блеске, сиянии, тишине, спокойствии, теплоте, изобилии, пышности, великолепии…
Разомлела, расплавилась, срослась, распылилась.
Движения стали сонными и ленивыми.
Мысли пытались свернуться в спираль и упорядочиться, но уносились роем в бездонное утреннее небо, в раскаленное марево дня, в истому вечернего пляжа…
Желания сжались в точку – все, что можно было хотеть и желать, было доступно с полуслова, с полудвижения.
«Я – овощ, куст.
Странно это осознавать и понимать, но это так. И мне хорошо. Не ощущать никаких желаний и потребностей, кроме естественных. Не быть ответственной и не ощущать опёку. Быть вне каких-либо условностей: социальных, моральных, культурных…
У человека всегда должно быть место и время, где и когда он должен оставаться один. Ему нужно отключиться от всего, от общества, от семьи, от желаний, от обязанностей, от любых информационных каналов. Осмыслить себя, мир, себя в этом мире. Окунуться в вакуум… Соединиться с Богом, наконец! В противном случае он будет испытывать невыносимые приступы одиночества».

Она вышла за освещенное пространство отеля.
Каждую ночь приходит она на пустой ночной пляж раствориться в безмолвном уединении Природы. И каждый раз поражается великолепию, в которое окунается.
Масштабность
объемность
реалистичность
грандиозность
многозначительность
самодостаточность –
проникают в каждую клеточку.

Безлунье.
Смоляное бархатистое с тончайшей поволокой небо. Пульсирует: тук-тук… тук-тук, тук-тук… тук-тук. Огромные сочные созревшие гроздья созвездий касаются волос. Цепляются. Заставляют пригнуться. Сияющие перламутром Вега, Альтаир, Денеб гипнотизируют, притягивают. Низкий размашистый и неохватный Млечный путь. Опалесцирует. Протяни ладонь – окунутся пальцы, засияют, засветятся.
Море. Невидимое и осязаемое теплотой и солью. Дышит. Размеренно и синхронно, в такт ее дыханию: вдох-выдох, вдох-выдох. Спокойно и умиротворенно.

Еще перед вылетом Анна сходила в церковь.
– Отец Яков. Я к Вам, как всегда, с вопросом. Иисус Христос был одинок. Это известно хотя бы по тому, что он был «избран» Богом, был его сыном. Вечная Истина, которую принес Он, делает его одиноким. Так же, как и свидетели этой Истины, Иоанн креститель, Исайя, апостол Павел – в дни испытаний тоже были одиноки. Одиночество Иисуса достигло апогея, когда на кресте содрогалась плоть Его и сердце Его обливалось кровью. Тогда Он, отвергнутый всеми, воскликнул: «Элои! Элои! ламма савахфани?».
Но Бог. Одинок ли Бог? Может быть так, что Бог забрал сына своего к себе, потому что ему там очень одиноко?
– Дочь Анна. Ты на пути к Богу, Господу нашему. В начале Пути. Ты ощущаешь тревожную вибрацию приближения к трансцендентной истине. Истине. И в этом ты не одинока. И христианские святые уходили в пустыню, чтобы постичь Бога, и Мухаммед для молитв удалялся в пещеры, и Будда семь лет медитировал в молчании и одиночестве…
– То есть, отец Яков, Вы не дадите ответ? Или не знаете ответа?

Прислушиваясь к волнам, Анна еще раз проверила себя: все ли указания были даны метрдотелю. Затем сняла халат, аккуратно сложила и положила на снятые босоножки.
Белый мягкий податливый, еще хранящий солнечное тепло, песок продавливался под ее маленькими ступнями.