Румяные, веселые, продрогшие, мы врывались с улицы в теплый дом, где весело трещали дрова в печке, где на столе стояли соленая капуста с яблоками, или соленый арбуз, на большом блюде — гора пирожков с чечевицей, картошкой, капустой, иногда сладкие. Как было приятно читать книги, слушать радио, разговаривать про большой мир и наши маленькие дела за столом, вокруг которого собиралась вся семья!
Моя соседка по парте Насима, принесла в школу подснежники и сказала, что подснежников в горах очень много. Они так изумительно пахли, что мне захотелось узнать, где растут эти цветы. Мне казалось, что подснежники растут только в лесу, по опушкам, что они бело-голубые, как снежные тени в сугробе, ведь они появляются из-под снега. Но эти подснежники были желтыми. Я просила у мамы разрешения проводить Насиму до дома. Она разрешила, дала нам по пирожку, и вот мы идем по дороге мимо кирпичного завода, мимо кибитушек рабочего люда, ютившегося по склону горы друг над другом. Мы все время поднимаемся по дороге между двумя холмами. Ночью был дождь, и множество круглых луж на желтой глинистой дороге казались зеркальцами синего стекла.
Вот уже последние мазанки остались позади, и только на склонах желтой глины, которая использовалась на кирпичном заводе, копошились люди. Мы остановились передохнуть и оглянулись назад: хаос домишек, ниточки дорог, ползающие, как муравьи, люди. Вот крыша нашей школы, вот поезд, везущий алебастровые глыбы на завод, вот какая-то техника на склоне горы — все казалось ненужным перед тем зеленым одиночеством холмов, которые были впереди.
— Как же далеко ты живешь! — сказала я Насиме.
— Сейчас хорошо, весна, а зимой плохо, холодно, скользко.
Теперь я поняла, почему моя соседка часто не приходила зимой в школу. Сейчас, действительно, было очень хорошо.
Высоко над нами чистейшей голубизны небо, глубокая окружающая тишина. Чистый горный воздух, казалось, расширил нашу грудь, освобождая легкие от застоявшихся за зиму пыли, дыма печей, и ничто уже не мешало глубоко дышать. Отдохнув и полюбовавшись раскинувшимся городом, мы снова пошли по неприметной, почти уже заросшей мягкой зеленой травой дороге, почти тропинке.
Весна в этом году пришла рано, уже в конце февраля зацвел миндаль. И склоны гор (как мы их называли, на самом деле холмы из глины) мягко зеленели. Верхушки зеленых холмов уходили в небо, сливаясь с голубой дымкой, одевающей склоны от подножия до вершины дрожащим маревом нагретого влажного воздуха. Мертвая тишина безлюдных гор нарушалась только едва слышным шелестом ветра. Солнце, удивительно чистое высокое небо, тишина, запах полынной свежести, принесенный легким ветерком, рождало в душе чувство покоя, какого-то освобождения. Ясное, без единого облачка, небо еще сильнее подчеркивало безжизненное одиночество. Но оно не вызывало страха, а лишь радостное изумление перед открывшимся миром, совершенно новым для меня, и, что удивительнее всего, находящегося совсем рядом со мной все эти годы. Я позавидовала Насиме: ведь она живет в этом мире.
Склоны гор, испещренные желтыми точками цветов, выглядели очень нарядно в ярком солнце. Желтая глина холмов как будто распахнула глазки-лучики навстречу солнечному теплу. Оказалось, что это и были подснежники. А я все ждала увидеть снег, где они появляются из-под снега. Приглядевшись к небольшой еще зелени, я увидела и другие цветы, но очень неприметные: преобладали беленькие, похожие на звездочки, голубенькие, как глазки неба, и белые крестообразные цветки с высокими тонкими стебельками. Но лучше всех, крупнее, были подснежники. Тонкий аромат их вобрал в себя свежий, особенный запах тающего снега, проснувшейся к весне земли, запах весеннего ожидания, чего-то волнующего, необыкновенного. Подснежники ярко желтели в солнечном свете и сами были похожи на маленькие солнышки, желтыми лучиками лепестков они тянулись к яркому чистому небу.
Вдали показались домики скотоводческой бригады. Там жила Насима. Несмотря на ее настойчивые приглашения, решила вернуться домой. Простившись с Насимой и набрав небольшой букетик подснежников для мамы, побежала с горы счастливая. Мне казалось, что я птица, парящая в задернутом дымкой струящемся воздухе.
После войны люди просыпались к новой жизни. Часто ходили в кино, где показывали трофейные фильмы о благородных рыцарях и пиратах, о Робин Гуде, об адмирале Нельсоне и леди Гамильтон, о Тарзане.
В Душанбе было много хороших эвакуированных актеров. Работал и русский, и таджикский драматические театры и театр оперы и балета. Родители повели нас на балет «Лебединое озеро».
При входе в театр меня спросила строгая тетенька, не буду ли я плакать, бояться, кричать, бегать и разговаривать во время представления? Меня удивили эти вопросы: я никогда никого не боялась, не капризничала, не плакала понапрасну, война отучила кричать и бегать, а в общественном месте, говорила мне мама, надо вести себя тихо, разговаривать шепотом, а если что-то не поняла, спросить на ушко, или задать вопрос потом, в перерыве. Это было вечернее представление, но детей с родителями тоже пускали.
Театр поразил размерами, торжественностью обстановки. «Мы во дворце?» — спросила я маму. Мама засмеялась и сказала: «Мы в театре». Огромное фойе с галереями, балконами, здесь гуляли люди. Зеркала увеличивали количество нарядных людей. Праздничность обстановки подчеркивали оббитые красным бархатом кресла, диванчики, желтый паркет. Многочисленные светильники, отражаясь в зеркалах, подготавливали к чему-то необыкновенному, яркому, сказочному.
Мама объяснила мне, что будем смотреть сказку о девушках, превращенных в лебедей злым волшебником фон Ротбартом и освобожденных любовью юноши принца Зигфрида к царице лебедей — Одетте.
Я хорошо знала сказку Андерсена «Дикие лебеди», знала, что лебеди — большие белые птицы, величественные и красивые. Мама сказала, что сказку будут танцевать. Как же лебеди будут танцевать? Я задумалась и не заметила, как мы вошли в зал.
Зал был огромный, белый, отделанный резной позолотой и красным бархатом кресел. Дополняли отделку люстры — высоко светящиеся алмазные чаши. Мы сели в кресла, свет начал медленно гаснуть, но долго еще люстры светились переливающимися хрустальными огоньками. Темнота зала разделила реальный и сказочный мир. Неяркий свет вспыхнул перед занавесом и тут оркестр начал пленительную мелодию. Мне показалось, что душа моя вместе с сильно и красиво звучащими инструментами запела. Звонким призывом грянули серебряные трубы и в бесконечную даль потянулись тревожные и тоскливые зовы, будто в самом деле прощальные крики летящих лебедей. Они пролетели призрачной тенью на фоне занавеса и исчезли вдали над озером около замка, который открылся на сцене. На фоне замка стала видна фигура в черном, напоминающая птицу, которая грозила улетающим лебедям. Их крики слабели и становились все более звенящими, напоминая таинственные, зачаровывающие звуки, подготавливая к опасному, что должно вот-вот случиться. Звонкие вопли серебряных труб рождали оцепенение и сознание обреченности. Здесь же могучие трубы подхватывали и несли как на крыльях, томили ожиданием чего-то прекрасного и тревожного. Скрипки хором поддерживали их стремление и превращали его в вихрь бурных чувств – исканий и непокоя. Сказочные фантазии соединились с музыкой: я забыла о самой себе, сидела, боясь пошевелиться, превратилась в слух и внимание, не могла отвести глаз от происходящего на сцене.
Все было необыкновенно в поразительном представлении: и яркие сцены придворного бала в старинном замке, и замечательные декорации, делающие сказку действительностью. Вслед за принцем и улетающими лебедями я оказалась на лебедином озере и не могла отвести глаз от девушек-лебедей и Одетты. Лебеди отражались в зеркале вод озера и проплывали сквозь густую чащу ветвей. Оперение с лебедей вдруг спало и на берегу очутились девушки.
У нас дома на полочке стояла статуэтка балерины. Как же были похожи на нее девушки – лебеди. Но на сцене они были во сто раз прекрасней, потому что здесь сама жизнь в неисчерпаемом богатстве движений. Стройные девические тела в тысячах отточенных движений выражали все оттенки чувств, владеющие человеком.
Под музыку ночной тишины протяжно и грустно пела скрипка. Белая девушка-лебедь Одетта стремилась улететь за мелодией, потому что не может осуществиться зарождающаяся любовь, она запрещена ей заклятием. И звенящая тоской музыка, и призрачный свет над ночным озером, и белые девушки-лебеди сливались в гармонии. Искусство танца доведено до совершенства, а музыка и танец, слившись воедино, помогали увидеть красоту человеческих движений.
Сердце мое трепетало от желания помочь девушкам-лебедям избавиться от чар волшебника. И как бы откликаясь на это желание, на сцене появляется принц, который дает клятву освободить девушек. У всех проснулась надежда: мерцают и дрожат в озере огоньки звезд, шелестят кусты под легким ветерком и белые девушки-лебеди в своем танце надеются, что любовь сильнее всех волшебных чар, сильнее смерти. Верность и любовь — это жизнь, это надежда на избавление от заклятия.
В антракте (перерыв), отойдя от чар музыки и действия на сцене, я с удивлением сказала маме, что музыка многих сцен мне знакома. А мама ответила, что отдельные отрывки из балета часто передают по радио.
Здесь мне хочется сказать слова благодарности работникам радио того времени: классическая музыка звучала очень часто по радио, были и познавательные передачи о различных музыкальных инструментах (скрипке, гобое, валторне, барабане, трубах), целые оперетты, оперы. Музыкальное просвещение активно входило в жизнь людей того времени, становились популярными часто передаваемые отрывки из опер, балетов: марш из оперы «Аида» Верди, марш Черномора из «Руслана и Людмилы» Глинки, танец маленьких лебедей из «Лебединого озера» Чайковского, испанский танец из этого же балета, песенку герцога из оперы «Риголлетто» Верди, арию князя Игоря из оперы Бородина «Князь Игорь», вальс цветов из балета «Спящая красавица» Чайковского, «Славься» из оперы Глинки «Иван Сусанин», песню индийского гостя из «Садко». Память услужливо подсказывает все новые и новые, и я рада, что знала это с детства, знала названия опер и балетов, имена их создателей. Став взрослее, по воскресеньям прослушала и просмотрела довольно солидный репертуар нашего театра.
Поэтому знакомые мелодии балета «Лебединое озеро» было воспринято мною как встреча с друзьями. Знакомое дополняло незнакомое и от этого рождалось понимание происходящего на сцене, рождалось духовное единение с артистами, автором музыки. Петр Ильич Чайковский на всю жизнь стал моим любимым композитором, с благоговением при первой же возможности мы с будущим мужем посетили дом-музей Чайковского в Клину и, кстати, поженились в день рождения П.И. Чайковского.
Но вернемся в театр. Придворный бал поразил яркостью красок, светом, богатством и роскошью нарядов гостей, быстрой сменой танцев. Вальс оменялся испанским танцем, венгерский — польским. Вихрь музыки, радость праздника: принцу Зигфриду 18 лет, на балу по приказу матери он должен выбрать невесту. Самые знатные девушки приглашены на бал, но принц не посмотрел ни на одну из них.
Серебряные трубы возвестили приезд рыцаря фон Ротбарта с дочерью Одиллией. Это филин, волшебник, он хочет, чтобы принц нарушил клятву, и придал Одиллии сходство с Одеттой. Любовь заслонила принцу различия между ними: у Одиллии злое лицо, она не смотрит на принца, прячет глаза. «В них проглядывает душа, — сказал ей отец, — а изменить глаза не в его силах». Одиллия в черном, это черный лебедь. И музыка, ее сопровождающая, другая, такая же певучая, но более глухая и низкая, остерегающая, проскальзывающими недобрыми нотами резкого диссонанса. Обтянутое черным бархатом точеное тело девушки изгибается в призыве темных чувств.
Принц весь во власти чар. Насмешливо-торжествующая музыка удавшегося обмана сопровождает нарушение клятвы верности. Он изменил — назвал Одиллию своей невестой. Гремит гром, гаснет свет, и все видят: в окно бьётся белый лебедь. Принц понимает свою ошибку: он изменил, нарушил клятву.
И вновь мы на лебедином озере, размеренно стонала и билась в отчаянии мелодия обреченности и утраченной надежды. Скрипкам вторили ритмически сменяющиеся фигуры танца Одетты, отражая жалобы девушек-лебедей, склоняющихся перед судьбой в голубом лунном свете. Принц нарушил клятву, предал их. Кристально-чистую музыку сопровождал столь же совершенный танец. Я не могла оторвать глаз от Одетты и ее подруг. Жалость переполняла меня.
Появился принц. Танец принца о любви, о прощении. Ведь он не изменил, он был обманут. Возрождение любви в стремлении поющих скрипок. Летит филин. Это фон Ротбар еще раз пытается прогнать принца Зигфрида. Схватка черной и белой фигур. «Попробуй, разлучи нас. Жизнью своей, любовью избавлю Одетту от заклятья. Одетта моя!»
Не надо было даже слышать музыку, чтобы понять происходящее, но скрипки поют о любви, о победе над глухими диссонансами обмана и насилия. В открывшийся на сцене люк принц сбрасывает филина, оттуда языки пламени, царство тьмы закончилось. Заклятие спало. Наступает день. Солнечный свет касается девушек, и они — не превращаются в лебедей. Чары разрушены.
Я была потрясена невиданным музыкальным представлением. Музыка ожила для меня в танце, а танец в музыке.
Балетная сказка была самой яркой в моей маленькой жизни. Она — грань между мечтами, фантазиями, сказками и реальным миром нелегкого детства. Балет укреплял веру в победу солнца над мраком, добра над злом. Сказочный, фантастический, нереальный мир превратился в реальность, оживил для меня сказку. Я навсегда запомнила: нельзя нарушать данное слово, клятву. Обещал — выполни.
Драматический театр поставил на сцене сказку с очень длинным названием: «Сказка про Иванушку-дурачка, бабу Ягу и Кощея Бессмертного, про Елену Прекрасную, про молодильные яблоки и т.д.» Это объявляли скоморохи на авансцене перед закрытым занавесом, читая с шутками и прибаутками свиток с длиннющим названием. Конечно, ребята хорошо знали сказки, смотрели их на экране кинотеатров. Но никогда не забыть сказочных героев, отделенных от зрителей только сценой, или когда Иванушка вел слуг Кощея Бессмертного, бренчащих цепями, через весь зал и зрители могли их потрогать. В тёмном зале не было равнодушных. Все мы сражались с огромным пауком, затянувшим в свои сети Иванушку-дурачка. Все помогали отгадывать загадки паука и радовались, когда паук исчезал, а на его месте оказывался меч-кладенец. Зал никогда не пустовал. Школы шли и шли в театр. Постановка сказки, несомненно, была сенсацией в детской жизни и имела значение для знакомства таджикских ребят и всего таджикского народа с русским народным творчеством. Победа добра над злыми силами перекликалась с только что окончившейся войной и находила отклик в душе всех.
Начальная школа не оставила заметного следа в моих воспоминаниях. Училась я хорошо. Сама всегда аккуратно делала уроки, во всем подражая Марии Ивановне. Видимо, мне нравился сам процесс того, что делали в школе. Мы часто играли с подружками в школу, и моя мама поощряла эти игры.
Свидетель ликвидации безграмотности, мама говорила: «Учись, четыре класса – уже не дворник! Семь классов – можно учиться в техникуме, получить образование и профессию, а десять классов откроют все двери, чтобы стать, кем захочешь, чтобы заниматься любимым делом!» Свой долг мама и папа видели в том, чтобы мы учились. И благодаря родителям, все дети в семье получили высшее образование.
Играя в школу, мы делали маленькие тетрадочки, решали и писали в них, сами были то учителем, то учеником. Ставили себе отметки, и они были настоящие, потому что учителями мы были очень строгими.
В пятом классе к нам пришли новые учителя. Вероятно, это были выпускницы института. Молодые, красивые, очень культурные, много знающие, хорошо говорящие. Они были очень разные. Учитель русского языка Берта Ильинична Гамарник, небольшого роста, темноволосая, с большими карими, миндалевидными глазами, всегда внимательно нас слушала, отмечала наши ошибки и, главное, достоинства. Очень хорошо объясняла материал, на уроках всегда были тишина и внимание. На первых порах несколько раз к нам заходил директор и спрашивал: «А что это у вас так тихо?» Ко всем ученицам относилась ровно, но мне все-таки казалось, что она меня выделяла. Всегда очень хвалила. Баловаться, отвлекаться от занятий нам даже не приходило в голову, вероятно, это была особенность детей послевоенного времени. Мы очень уважали и любили своего учителя.
Её подруга преподавала нам математику, высокая, стройная, с двумя толстыми косами, она походила на королеву. К сожалению, не запомнилось фамилии ее, а звали Анной Васильевной. Благодаря ей, мы проникли в тайны переливающихся сосудов и уже начинали любить и разбираться в премудростях математики, но, к сожалению, через год она уехала, и математика осталась без особого моего внимания: я не понимала геометрических построений, вероятно потому, что наглядно они не были представлены, а только строились на доске. Не понимала практической необходимости алгебраических и тригонометрических хитростей.
Берта Ильинична работала с нами пять лет, была нашим классным руководителем. Она приезжала к нам с другого конца города, хотя рядом с домом ее была хорошая школа и ей предлагали там работу. Она не оставила нас, даже когда вышла замуж и ждала ребенка. Мы видели, как она нас стеснялась, и старались, чтобы она не чувствовала себя стесненной.
Она была нездорова, но пришла поздравить нас с окончанием школы. После официальной части она подошла ко мне и спросила, кем я хочу стать. Я сказала, что решения у меня еще нет, что, может быть, пойду учиться в мединститут, так хочет мама, может быть, стану модельером. Берта Ильинична сказала мне: «Не сделайте ошибки, ваше место в школе. Будьте учителем!» Я очень благодарна Берте Ильиничне Гамарник за вовремя данный совет.
Окружающий мир вторгался в мою жизнь. Он не всегда мне нравился. Отменили продовольственные карточки. Обменяли старые деньги на новые. Для простых людей жизнь почти не изменилась. У кого ничего не было, ничего и не прибавилось, просто появилась уверенность в завтрашнем дне, так как теперь цены на промышленные и продовольственные товары были не спекулятивные, а твердые.
Большинство по-прежнему жило бедно. Но не все жили так. Однажды пришлось сходить к маме на работу, она работала кассиром в ресторане. Это было теплой весной, и ресторан переходил на летнюю форму обслуживания: во дворе поставили столики, покрасили сцену, где играл небольшой оркестрик, иногда пели артисты. Столики были отделены перегородками, можно было уединиться от других посетителей. Ночной ресторан работал допоздна. Посетителей всегда было много. Я спрашивала маму, откуда у людей такие деньги, чтобы сидеть всю ночь в ресторане, приглашать женщин. Мама говорила: «Не знаю, но никогда не заглядывай в чужой кошелек, не считай чужие деньги и не спрашивай, откуда они появились. Не завидуй чужому богатству. Деньги пришли и ушли».