Сначала мне стало досадно, что мое уединение кто-то нарушил, потом я рассердилась, больше места что ли нет, кругом такие же горы. Потом решила не обращать внимания, тем более, что он не делал никаких попыток заговорить, подойти. Настроение было испорчено, и я недолго посидела на горушке. На следующее утро было то же самое. Так продолжалось и дальше. Я узнала, что его зовут Игорь. Он не делал попыток познакомиться, поговорить, я – тоже. Но с тех пор я замечала, что он присутствует везде, где я бываю. Молча стоит где-нибудь в сторонке. По вечерам мы танцевали под аккордеон. Танцевали польку, краковяк, вальс, падеспань, падеграс, падекатр, играли в какие-нибудь нешумные игры, сидели у костра, где рассказывали сказки, разные истории. И всюду, как тень, около меня был Игорь. До конца смены мы не сказали с ним ни слова. Хотя, не скрою, мне это внимание было приятно, и у меня вошло в привычку оглядываться, искать глазами свою «тень» и, если ее не находила, меня охватывало беспокойство. Так и разъехались. А вот дома я просто не находила себе места, меня куда-то все время тянуло, я часто задумывалась, вспоминая горушку и другие моменты жизни в лагере. Родители спросили, не хочу ли я поехать в лагерь на вторую смену. Первая мысль была: «Зачем? Там не будет Игоря». А потом я согласилась, потому что дома мне показалось еще хуже.
В день отправки мы с мамой шли по улице к месту сбора. Мама несла мой чемоданчик, а я глазела по сторонам. Вдруг нас обогнал мальчик. Он оглянулся, и я узнала Игоря. Сердце мое упало куда-то, потом быстро забилось. Но мы уже подошли к машинам, где суетились родители, усаживая нас. Я не видела Игоря и не знала, почему он оказался у места сбора.
В лагере, когда мы устраивались, я заметила с досадой, что кровать Игоря уже кем-то занята (мальчики прибыли раньше), вздохнула и пошла купаться. И здесь на речке я увидела Игоря, который подошел ко мне и сказал: «Я так хотел, чтобы ты приехала, думал, ты не приедешь». Первый раз я посмотрела на него. Он был темноволосый с тонкими чертами лица. Очень худенький, казалось, что он весь состоит из шеи, которая тянулась из ворота рубашки. Это было смешно, но я не смеялась, потому что сама была такая. Меня поразили его глаза: они сияли голубизной, радостью, я увидела в них себя. С тех пор мы много времени проводили вместе, мне было с Игорем интересно. Теперь мы сидели рядом на горушке, рассматривая растения, жуков, любовались пейзажами, рассказывали прочитанные книги (я много читала и Игорь тоже). У костра сидели рядом. Мы были похожи, единственное, что он не умел – танцевать. Я его учила, но он так и не научился. В лагере нас прозвали жених и невеста, привыкли, что мы все время вместе. Была ли это любовь? Скорее всего, первая зародившаяся симпатия. Чистая, светлая, как светлы и чисты воспоминания о ней.
Развлечений в лагере мало: один раз в смену кино, танцы под аккордеон, вечерний костер. Я нашла новое развлечение: уходила на горушку, любовалась закатом, вечерним небом. Любое явление природы не оставит равнодушным, если душа откликается на него. Никогда не забыть мне, как начинался рассвет или приходил вечер в горах.
Ранний вечер, я иду на горушку, смотрю, за мной уже несколько человек. Затем еще и еще, и вскоре здесь собрались почти все. Мы рассаживаемся, как в театре, но пред нами только небо и солнце, склоняющееся к закату.
И началось представление. В беспредельную высоту поднялось туманное небо со светлыми жемчужно-серыми облаками. Солнце уже не греет, оно застыло на горизонте золотым круглым слитком. Оно устало, пора на покой. Небо, затянутое дымкой пыли и клубящимися струями нагретого воздуха, дразнит его, приглашая поиграть с облаками. Алые, розовые блики появляются на облаках далеко на востоке, они медленно разгораются, подобно волнам. Закат все краснее. Лучи солнца легли вдоль склона отдельными полосами, пробившимися в облаках, как воздушные столбы. Начинается небесный пожар. Перед нами алое небесное озеро. Вечерние облака повисли в нем пластинами литого золота. Вертикальными космами и столбами взвились в высоту алые языки огня. Облака вихрились, струились, извивались. Солнце превратилось в красный шар, который все наливался и наливался багрянцем. Уже совсем багровый диск солнца медленно опускался за гору, а потом как-то сразу исчезал. Огненное озеро меркнет, становясь розовым, сквозь него проглядывает небесно-голубой цвет. Красные блики заката потухали, а тени вечера быстро сгущались. Облака все больше теряют цвет, они снова жемчужно-серые, с легким золотым или розовым отливом. А на фоне сумеречного неба вообще исчезают. В горах вечерних сумерек почти не бывает. Только что был высокий и ясный день, солнце лило свет и тепло. Закатилось оно – и сразу ночная тьма и холод. Но мы не уходим с горушки, хотя ночь призывала нас в лагерь.
Небо над крутым склоном долины все больше темнеет, и сквозь чистейший горный воздух начинают высвечиваться звезды. Вначале это отдельные огоньки, которые мы находим на привычных местах. Некоторые звезды ещё просвечивают бледными расплывчатыми пятнами. Но вот все ярче проступают созвездия, и начинается ночь звездного изобилия. Небо чёрное с чистыми огоньками красных, жёлтых, синих, голубых, розовых, золотистых немигающих солнц. Звезды просто великолепные, на черном бархате неба они искрятся бриллиантами, одна ближе, другая дальше в глубине неба. Созвездия гроздьями нависают над нами. Жаль, что мы не знаем их названий. Ночь сияет. Звездная пыль Млечного пути светится раскаленным серебром. Мы остаемся наедине с небом. Бесчисленные яркие и крупные звёзды иглами света вонзались в сознание, точно приглашая посетить их. Интересно, а есть ли там жизнь под этими жёлтыми, как наше солнышко, красными, голубыми, фиолетовыми солнцами? Учёные говорят, что должна быть. Звездная бездна и бесконечность вселенной становится в горах ближе и понятней. Не случайно обсерватории издревле строились в горных местах. Фантастические огни звездного неба приближают к космическому восприятию мира. Земля – это маленькая частичка огромной Вселенной. Хорошо мечтается здесь. Все мечтавшие обращали взоры к небу, мечтали о собратьях по разуму на других планетах, об открытии новых звёздных миров. Вот бы полететь туда сквозь бесконечную тьму в безмерные глубины пространства, чтобы гасли уходившие в бездну ледяного мрака межзвёздных пространств эти далёкие солнца, а навстречу появлялись всё новые и новые, чтобы открылись перед нами бесконечные просторы космоса!
Мы ещё не знали, что смелая мечта побеждает в жизни, что мы стоим на пороге космической эры, что космос вот-вот начнёт открывать свои тайны. Был 1952 год. До полёта первого искусственного спутника земли осталось пять лет.
Пьянящий воздух становится холодноватым, мы возвращаемся в лагерь. Звёздное небо снова становится столь же далёким, как и во все тысячелетия существования человека. Мы зажигаем костер. Не хочется танцевать, петь, шуметь, смеяться, хочется помолчать, подумать, помечтать. Яркое пламя костра сгустило темноту вокруг, отделяет нас от окружающего мира и одновременно объединяет нас теплом, уютом, чувством соседнего плеча. С незапамятных пор огонь охраняет человека от опасностей, которые подстерегали его. Он кормилец, защитник людей, спасительный источник жизни, когда холод и темнота окружали человека. Блики красного пламени играют на наших лицах, переменный жар костра нежно обвевает их. Уже прохладно, и так же, как в древности, мы теснее жмемся друг к другу, протягивая к огню руки, а он согревает нас животворным теплом, и мы глубоко в душе ему признательны. Потрескивая арчовыми ветками, ярко пылающий костер напоминает нам о пожаре неба языками пламени, но пожар неба — немой, а костер – живой, он с нами разговаривает мелькающими сполохами пламени, взлетающими искрами, обрушившимся поленом, треском сучьев, отскакивающими угольками, шипением обвалившихся в пламя поленьев, углями, рассыпавшихся золотом. Новая порция хвороста оживило потухающее пламя. Мы ворошим горящие ветки, следя за перебегающими по углям язычками синего пламени. Разгорающееся дерево выбрасывает быстрые красные искры, дым внизу красный, но быстро рассасывается в темноте, уходя столбом в ночь. Мы, завороженные, молча, глядим на огонь с выражением блаженной умиротворенности, созерцая веселую игру пламени. Догорая, костер умолкает. Расходимся и мы.
Лагерь в Ромитском ущелье был недалеко от реки Кафирниган. Река привлекала нас, хотя туда было запрещено ходить. Но она притягивала нас, как магнит. Приятно было не только побыть здесь, но даже послушать шум большой реки. Особенно любили одно место на реке: изумительный по красоте глухой уголок — вода выносилась из глубокого узкого ущелья и не теряла стремительного бега около скалистого берега, почти отвесно поднимавшегося от реки. Темно-серые скалы, нависшие глыбы зеленоватого гранита с красными прожилками, чистейшая вода, отражающая голубизну неба, делали её похожей на переливающееся драгоценное ожерелье из темно-зеленого стекла. Быстро бегущие струи, отблески солнца, неверные зыбкие очертания камней на дне, переменчивые тени, играющие в камнях, усиливали впечатление зеленоватой глубины, часами хотелось созерцать эту красоту.
Другой берег – пологий – полная противоположность. Прямо к воде подступала зелень низких деревьев: ивы, опустив свои косы, стоят по колени в спокойной воде, наклонившаяся почти горизонтально береза повисла над рекой, полощут обнаженные корни и ветви тополя, почти превратившаяся в кустарник, облепиха. Зеленоватая вода настолько чиста, что можно увидеть стайки рыб на мелководье и водорослевые побеги среди камней. Здесь водилась рыба маринка. Мама приносила с базара связки этих небольших, длиной двадцать сантиметров и чуть больше, рыбешек. Пожаренная, она необыкновенно вкусна. Я разглядывала рыбок: серовато-желтые, бледно-серебристые, с серой или темно-бурой спинкой, с ярко-оранжевыми боками, с желтым брюшком. Они беззаботно, очень юрко носились в воде, то исчезая, то появляясь. Удивлялась, почему у них такая яркая окраска. Оказывается, пестрая окраска маскирует рыбу в быстро текущей воде, сверкающей от солнечных бликов.
Цепочка крупных камней отделяла небольшую запруду от основного русла. Пустынная изумрудная заводь создала речное зеркало, в раме которого отражался высокий берег. Изображение менялось ежесекундно и зависело от положения солнца и ветра. Прямо на глазах рождалось сказочно красивое творение природы. Эту мгновенную красоту можно увидеть секунду, но сохранить в своей памяти навечно. А как было бы чудесно найти слова (снять кино, создать картину), чтобы увековечить эту красоту, хотя это уже будет застывший мир. Только созерцание живой природы по-настоящему может доставить огромное наслаждение гармонией природы.
Рано утром, чуть рассвело, весь лагерь был на ногах – собирался в однодневный поход. Ромитское ущелье славится водопадами. Здесь вообще редкая по красоте и сохранности природа: обилие ореховых лесов и арчовников, альпийские луга, места обитания снежного барса, медведя, улара, красного сурка.
Мы поднимаемся по крутому склону долины, всюду глыбы какой-то грубой титанической формы: большие глыбы горных пород, многотонные валуны, обкатанные ледником, гряды обнаженных пород с россыпями камней и невысокими зубчатыми скалами. Поверхность валунов иссечена мелкими промоинами и сухими руслами. Мощные пояса из крупных камней и щебня охватывают эти бастионы безжизненной материи. Каждый камень морены имел свою форму, каждый лежал не так, как лежит другой: камни были серые, бурые, коричневые с белыми прожилками, с розовыми и черными крапинками. Дальше граниты, огромные валуны, и на несколько сот метров – нагромождение грандиозных морен.
Остатки морен можно наблюдать на протяжении всей долины то в виде валов, перегораживающих русло бывшей реки, то в виде холмистых возвышений, прижатых к основанию склонов. Когда-то, тысячи лет назад, воды ворочали острые камни, обкатывали их, полировали, они стали круглыми валунами, воды углубили долину на сотни метров, прорезая глухие ущелья, поросшие мелким кустарником. Сухие валуны древней морены обросли травой, уже иссохшей и желтой, скалистые гребни обтянуты мелким бурым мхом.
Обтесанные ледниками, проползшими здесь в доисторические эпохи, холмы моренных валов были округлыми, отдельными, будто плавающими в океане долины. Пустынная и суровая местность.
Песок, глубокий и рыхлый, одеялом засыпал долину. Сквозь него пробивался кустарник песчаной акации с тёмно-фиолетовыми гроздьями душистых цветов, полыни, полукустарничковые соцветия темьяна. А далее вся широкая долина поросла эфедрой, на безлистных зелёных ветвях которых появились жёлтые колокольчиковые соцветия, мелким кустарником шиповника, барбариса. Теплый ветер тянет совершенно аптечным запахом эфира, чабреца, валерьяны. Внизу на дне впадины, изборожденной сухими руслами временных бушующих весной потоков, перегороженных валунами, сверкала на солнце, как темное стекло, галька. В сухих руслах цвели тамариски, почти голые стебельки их соцветий были густо усеяны шариками сиреневых или розовато фиолетовых цветков величиной с просяное зернышко. Красива была и серовато-зеленая тонкая листва тамарисков, огромные, пушистые кусты которых колыхались под ветром. Заросли тамарисков в цвету чуть-чуть припахивают сиренью. Мы шли уже полдня, но не встретили ни одного человека. Только мягкий ковыль сопровождал нашу уже уставшую группу.
Скоро стал слышен непрерывный, несмолкаемый шум водопада, как музыкальное сопровождение высокогорной красоте, которая поражает и пленяет однообразием небогатых красок. Поток, рушившийся вниз воды, образовал белую ленту водопада. Она разбивалась о выступавшие скалы, порождала все новые ответвления воды, падающей с шумом с большой высоты. Но это был не каскад водопадов, хотя к основанию русло его расширялось, это и не водопад, где большая масса воды низвергается широким фронтом с относительно небольшой высоты. Это был очень высокий водопад. Конечно, мы не знали точно его высоту, но, думаю, не менее семидесяти пяти метров. Я смотрела на него зачарованно.
Густая завеса брызг видна далеко от водопада, казалось, что беспрерывный дождь падает с безоблачного неба. Мельчайшая водяная пыль создавала прохладу, а ее направление зависело от ветра. Над водопадом стояла радуга. Раскинувшаяся над водопадом, она горела всеми цветами, но особенно ярким был зеленый цвет, вероятно, потому, что фоном служили зеленые кустарники, мхи. Пропасть, окружающая водопад, была совершенно темно-зеленой. Я долго не решалась подойти к воде, потому что подобраться к ней мешали мокрые камни, брызги, от них становилось холодно, несмотря на горячее солнце, пугал водоворот у основания – это был кипящий котел, попасть в который было рискованно. Занавес брызг то приоткрывал его на мгновение, то скрывал снова, словно храня неведомые тайны. Со стороны водопад кажется лентой. В сухой сезон водопады обычно истощаются, превращаясь из гигантского потока в ряд небольших ручейков. Но этот горный водопад питался ледниковыми талыми водами: летом он не иссякал, так как высоко в горах таяли вечные снега. Вода долго путешествовала и, наконец, встретив на пути каменную преграду склона, шумным потоком ниспадала с него в бездну.
Утолив жажду и отдохнув немного у воды, я отошла, чтобы любоваться великолепием водопада на расстоянии. Смотрела, как вездесущие мальчишки пытались добраться до высшей ступени водопада, но не смогли: скалы на высоте становились все более крутыми и непреступными, к тому же они были мокрыми.
Могучий голос водопада только усиливал тот восторг, который я переживала, любуясь незабываемой картиной, явившей первобытное естество планеты. Я поняла: нет настоящей любви и привязанности к своему отечеству без любви к природе родного края, без любви к земле!
В этом лагере я любила сидеть у речушки, она находилась несколько в стороне от общих построек лагеря, у большой горы. Здесь было место купания всего лагеря. Гора поднималась на большую высоту и была со стороны речки непреступна. Она могуче возвышалась над рекой на краю широкой долины, проложенной когда-то ледником. Большое впечатление оставила эта гора, вероятно потому, что она у речки была срезана пополам, но вторая половина куда-то волшебным образом исчезла. Речная долина была покрыта широкой галечной россыпью вперемешку с зарослями тополей, ивняка, ближе к реке зарослями камыша, у самой воды – заросли совершенно сизой мяты, цветы пестрели пятнами фиолетового, розового, тёмно-лилового оттенка. Выделялись синие полянки незабудок, иногда окаймленные огненно-желтыми лютиками, белели букетами ромашки. Чуть ниже по течению здесь была небольшая полянка, подходившая к самой воде, окруженная зарослями колючего шиповника, облепихи, камыша, ивняка, молодых тополей, ежевики. Я устроила небольшую запруду, убрала большие камни, гальку. Сюда я приносила полюбившиеся нарядные камешки. Запруда была обрамлена галькой. Я отделила небольшой поток от основного русла реки, там положила камни, с которых вода сливалась маленькими водопадами, чуть журча. И запруда расцвела яркими камешками. Вода была теплой, ласковой, кристально чистой.
Нарядная запруда привлекала птиц: синички, вездесущие воробьи, сорока пили здесь воду. Бабочки, стрекозы всевозможных размеров и расцветок порхали над кустами тамарисков, застывали над цветами, еле слышное журчание воды, тишина, жаркое солнце, синее небо, нежные посвисты какой-то птицы, изумрудная вода создавали неповторимую картину покоя, умиротворения. Именно о таком состоянии в народе говорят: «Благодать», потому что словами его не выразить.
Вдруг, повернув голову, я увидела синюю птицу. Она стояла на камешке в запруде и смотрела на меня бусинками глаз. Я слышала выражение «синяя птица счастья» и думала, что это только сказочная фантазия. Я обрадовалась: фантазия и реальность сплелись и дополнили моё состояние. Была уверенна, что синяя птица счастья прилетела ко мне.
Потом я узнала, что синяя птица есть на самом деле. Распространены птицы в горных ущельях с негустыми древесными и кустарниковыми зарослями, обычно около ручьев, горных речушек в Индостане, на юго-востоке Средней Азии, в Китае. В труднодоступных местах, в глубоких расселинах между скалами и камнями, всегда около воды птицы устраивают гнездо, в которое иногда долетают брызги. Ведут оседлый образ жизни, в местах гнездования слышно громкое и в то же время нежное и мелодичное пение. Его-то я все время слышала.
Синяя птица часто прилетала ко мне: рядом было ее гнездо, и она охраняла уже вылупившегося птенца. Моя соседка сама указала мне его. Я поддалась искушению и полезла посмотреть, какое у нее гнездо. Заглянув туда, я увидела птенца. Он был большой и какой-то глупый. С длинным хвостом, с желтым клювом, с сильными ногами. Окраска оперения, действительно, сине-голубая, с темно-фиолетовым, лиловым отливом. Когда я взяла его на руки, он ничем не выразил своего страха, только бусинки глаз блестели. Рассмотрев птенца, я положила его в гнездо, спустилась со скалы и вовремя — прилетела мать и стала его кормить. Скоро птенец вылетел из гнезда и теперь уже вдвоём птицы прилетали в запрудку пить воду. Меня они совсем не боялись. А я, смотря на них, думала: ко мне прилетело счастье.